Сергей Осинцев: прибыльный театр – абсурд!

– Сергей, нынешний сезон для театра юбилейный. В чем это выражается?

– В первую очередь, в том, что нам 160 лет (улыбается). Но мы не чувствуем на себе этот временной груз, поскольку театр не имеет никакого возрастного ценза, он просто живет. И каждый раз ему ровно столько лет, на сколько он себя ощущает. Пожалуй, сезон отличается тем, что проходит больше различных мероприятий и сюрпризов для зрителей. Например, мы запустили спектакли нового формата – «Театр изнутри». 44 актера, которые у нас работают, показывают зрителю закулисную жизнь через свое восприятие. 

– Это фишка именно текущего сезона?

– Да. И даже я не знаю, что придумал каждый артист. Спектакли актеры индивидуально проводят по субботам, на них приходят по 24 зрителя. Это такой часовой спектакль-экскурсия, где человек может пройти по театру, что-то потрогать, где-то поучаствовать и послушать какие-то истории. Главная миссия театра – не заработать, а дать возможность человеку захотеть чего-то большего. Когда у зрителя есть стимул для духовного роста, театр получает импульс к дальнейшему развитию

– Формат пользуется спросом?

– До июня все билеты уже раскуплены. 

– Как театр закончил 2017 год с точки зрения финансовых показателей?

– Как государственное учреждение культуры мы не заточены на получение прибыли, задачи совершенно другие. Тем не менее, год закончили положительно, то есть план, который перед нами ставили учредители, выполнили – и по финансам, и по обслуживанию зрителя. При этом у нас, если сравнить с соседними регионами, довольно высокие цены на билеты. Но людей это не пугает. На мой взгляд, искусство не должно быть дешевым. Билет в кинотеатр стоит 300-400 рублей – на фильм, который давно снят и просто демонстрируется на экране. А у нас живое сиюминутное действо, которое каждый раз происходит по-новому и завтра уже не повторится в точно таком же виде. Это гораздо более сильные эмоции, а именно за них зритель и платит, приходя в театр. 

– И все-таки финансовый план есть?

– Он каждый год формируется от достигнутого ранее показателя. 

– Цифра растет?

– Да, есть регулярный прирост порядка 10-15%. Без этого невозможно, потому что и цены растут, и хочется, чтобы благосостояние актеров было выше. На новые постановки тоже нужны деньги. Но самостоятельно заработать на все это невозможно. Получаемая от билетов выручка обычно не покрывает расходов на прокат и производство каждого спектакля. 

– То есть прибыльный театр – это абсурд?

– Репертуарный? Да, абсурд... Можно много кричать, что вот такой-то театр в Москве, например, зарабатывает безумные деньги, он успешный. Но надо рассматривать каждую структуру в отдельности. Допустим, театр Х, находясь в центре столицы и имея в труппе солидное количество медийных персон, продает билеты по 10-12 тысяч рублей. Да, часть денег, которую он зарабатывает, может быть большой, но никто не считает расходы: содержание здания, зарплата, производство спектаклей… Скорее всего, они весьма немаленькие. Наши расходы примерно соразмерны нашим доходам. Многие спектакли мы выпускаем за счет средств, которые зарабатываем. Финансовое положение труппы и персонала сегодня достаточно хорошее. 

Можно поставить какую-то легкую комедию, водевиль и обеспечить полный зал людей, потому что это ставка на массового зрителя. Но есть риск стать заложниками легких жанровых спектаклей

– Какова средняя зарплата в театре?

– Не буду говорить, просто не хочется, чтобы соседние регионы завидовали потом нашим артистам (улыбается). Оклады по театральным меркам высокие, и они соответствуют тем нормативам, которые озвучивал президент: зарплата работников социальной сферы, к которой относится и театр, должна быть на уровне средней в регионе. А у нас некоторые специалисты получают и выше. Особенно актеры, которые активно заняты в репертуаре. 

– Артисты относятся к бюджетникам?

– Да, это бюджетная сфера. Говорят о том, что в ближайшее время, возможно, нас выведут из-под «социалки», и мы будем больше относиться к профессиональному искусству, как отдельный вид деятельности. 

– Многие ли актеры совмещают работу в театре с какой-либо деятельностью на стороне? Это допустимо?

– Мы не запрещаем работать в других организациях, понимая, что каждому хочется получать гораздо больше. Главное, чтобы это не влияло на процесс внутри театра. К счастью или к сожалению, у нас мало артистов, которые снимаются в кино, как, например, Николай Аузин. Когда он уезжает, приходится заранее планировать график спектаклей с его участием. А так, думаю, процентов 20 нашей труппы где-то подрабатывает. 

– А с Николаем как выходите из положения, он же ведущий актер?

– Когда он снимался в своем первом фильме, мы практически на каждую его роль нашли дублера, кроме тех, где вообще невозможно это сделать, например, в «Трех товарищах». Кроме того, обычно так составляем репертуар, чтобы спектакли с участием Аузина шли в дни, когда у него выходные от съемок. Он прилетает, играет блок и улетает обратно. Но если бы у нас было 2-3 Аузина, не знаю, как бы мы справились (улыбается).

Был период, когда большая часть труппы снималась в фильме «Тобол», слава богу, основные съемки выпали на лето, когда театр работает не очень активно. Тем не менее, мы подстраивали репертуар под группу артистов, которые мотались туда-сюда каждый день. Несколько спектаклей пришлось отменить или заменить на другие. Тюмень как была, так и остается купеческим городом. Зрители хотят простые, понятные, академическим способом сыгранные спектакли. Как только театр начинает экспериментировать, многие возмущаются: «Что это?»

– От чего зависит финансовый успех спектакля?

– Это очень сложный вопрос. С одной стороны, как я уже говорил, театр не заточен на получение прибыли. С другой, можно поставить какую-то легкую комедию, водевиль и обеспечить полный зал людей, потому что это ставка на массового зрителя. Но есть риск стать заложниками легких жанровых спектаклей, умный человек будет ходить на них очень редко, и театр скатится в дешевую антрепризу. Был период, когда мы испытали это на себе – ушли в комедийную составляющую и потеряли большое количество думающей публики. И нам потребовалось 5 лет, чтобы повернуть ситуацию в другую сторону. Сегодня у нас полные залы, причем это и молодежь, и люди с высшим образованием, стало приходить больше мужчин. Очень приятно, когда на тяжелейший спектакль «Господа Головлевы» идут молодые люди и потом спрашивают, где можно купить книгу. Потому что главная миссия театра – не заработать, а дать возможность человеку захотеть чего-то большего. Когда у зрителя есть стимул для духовного роста, театр получает импульс к дальнейшему развитию. А если качественная составляющая аудитории падает, театр разрушается. 

– Получается, зритель театра молодеет?

– Мы приложили к этому все усилия, для нас было важно доказать молодой аудитории, что театр гораздо интереснее кино, интернета, мобильного телефона. Активно работаем в соцсетях, в каждой из них у нас есть группа с достаточно большим количеством подписчиков. И чтобы проанонсировать какое-то мероприятие, достаточно просто сделать пост, его сразу увидят 20-30 тысяч человек. Мы практически перестали тратить деньги на наружную рекламу, массмедиа. Плюс у нас есть акции для студентов: билет за 100 рублей. В кассу бывают очереди, которые выходят на улицу. Так что молодежь в театр идет. 

– Составляются ли своего рода рейтинги успешности спектаклей? Чтобы выявить потребности зрителя?

– Все очень просто: мы смотрим на продажу билетов. Правда, спектакль спектаклю рознь. Взять «Дни Турбиных». Он не для развлечения, но если в зал пришло хотя бы 100 человек, значит, все нормально. Я вообще не рассматриваю варианты снятия спектакля из репертуара из-за малого количества зрителей. К примеру, пришли 10 человек, что, они не имеют права посмотреть постановку? Раньше в театрах существовала практика – если зрителей меньше 50-ти, спектакль отменяли, сейчас такого нет. Мы можем привлекать людей различными акциями, но сворачивать спектакль нельзя, это удар по имиджу театра. Не думаю, что мы вправе решать судьбу постановки, основываясь только на финансовых показателях. Вот висит картина в музее, и все говорят, что она плохая. А через какое-то время понимают – это гениально! Надо дать людям время оценить проект. Гораздо проще снять спектакль, чем поставить такой, который постепенно приучит умного зрителя ходить в театр. Я могу свернуть постановку по художественным соображениям, если вижу, что артисты уже не так работают, декорации пообтрепались, или актуальность теряется. Мы каждый год расстаемся с каким-то старым спектаклем, потому что просто приходит время. И нам жалко каждый из них, потому что это наши дети, которых мы рожаем с муками, потом растим и воспитываем. Иногда сами, к сожалению, разрушаем постановку, особенно это касается комедий, поскольку идем на поводу у зрителя и начинаем привносить туда собственные эмоции и придумки. После этого спектакль зачастую разваливается. Как только артист начинает думать, что он умнее режиссера, ничего хорошего не жди. 

– Обновление репертуара происходит по плану?

– Да, у нас есть план, который основывается на нашем видении дальнейшей жизни театра. Когда наша команда сюда пришла, мы за первые три года практически полностью обновили репертуар. То есть сняли с показа 30 спектаклей и столько же поставили. Сейчас, конечно, делаем это с меньшей активностью, потому что все уже налажено, и театр работает как часы. В среднем ставим по 3-5 спектаклей в год, столько же убираем. Всего в репертуаре их сейчас 32. 

– Решение об утверждении спектакля в репертуаре в конечном итоге принимаете вы, как художественный руководитель, или это происходит коллегиально?

– Обычно вместе с командой. Дальше, в процессе постановки, наблюдаем за поведением актеров, чтобы не было конфликтных ситуаций, потому что это процесс живой. На сдаче присутствует руководство Концертно-театрального объединения Тюмени, специалисты, которым мы доверяем. Иногда СМИ и профессиональные зрители, например, студенты Института культуры. Смотрим на реакцию, учитываем различные мнения. Но еще не было ни одного случая, чтобы после сдачи спектакль не вышел. Бывает, нам он не очень нравится, а публика идет валом. Нередко я понимаю, что недооценивал постановку, после того как посмотрю ее раза три-четыре. Потому что сразу сложно учесть все нюансы восприятия. Поэтому мы никогда не принимаем решения одномоментно, даем себе время переварить увиденное. Как говорят профессионалы, спектакль нужно посмотреть в первый день и через 10-12 показов. Может быть, только на десятый раз артисты поймут, что они делают на сцене. Из реквизита – пара табуреток и какая-нибудь ширмочка. Я на такие спектакли не хожу и никому не советую. Зачем платить 5 тысяч рублей за билет, когда за 500 в нашем театре ты получишь гораздо больше?

– Как известно, в театре нет главного режиссера, они приглашаются на разовые постановки. Насколько такая модель себя оправдывает, и во многих ли театрах страны она используется сегодня?

– Везде по-разному, все зависит от руководства. Если в театре просто директор, который обладает только финансовым образованием, ему сложно разбираться в вопросах театра, искусства, и он приглашает главного режиссера. Где-то один человек, художественный руководитель, совмещает директорство и должность главного режиссера. Так работал, например, Олег Табаков. У нас своя модель, и она тоже практикуется в некоторых театрах. Ее преимущества в том, что, во-первых, это экономически выгоднее. Содержать одного человека накладнее, ему надо платить зарплату и бонусы за постановки, плюс налоги. На эти деньги мы можем пригласить, допустим, четырех хороших режиссеров, которые поставят нам четыре сильных спектакля. Во-вторых, артисты обучаются разным стилям режиссуры, общаются с интересными мастерами. А один главный режиссер может элементарно гнуть свою линию, использовать в постановках один круг актеров и т.д. 

– Как отбираете режиссеров?

– По отзывам, личным знакомствам, спектаклям. Я приверженец питерской школы, поскольку там учился. Она более глубокая, философская, вдумчивая, нежели московская. Команда, как правило, разделяет мои взгляды, но если кто-то не согласен, имеет право высказаться. Мы вместе спорим, обсуждаем, и я вполне могу согласиться с решением, которое мне, допустим, предлагает команда. Тем не менее, в свое время мы определили общую стратегию, и согласно ей двигаемся. 

– Почему некоторые успешные спектакли не повторяются? Например, «Снежная Королева»?

– Мы не детский театр, и поэтому не играем детские спектакли регулярно, к тому же они требуют от актеров еще большей отдачи. Но мы активно их показываем для организованного зрителя – по заказу школ ежемесячно даем по 3-5 разных постановок, и в том числе «Снежную Королеву». Мы ее после Нового года сыграли уже раз 20, просто этих спектаклей нет в афише, и обычный зритель их не видит.

– По-моему, в вашем репертуаре маловато современной драматургии?

– Я не вижу большого количества авторов, которые могли бы заменить Чехова, Достоевского. Хотя современная драматургия у нас присутствует. Например, Константин Стешик» – это на сегодня один из самых востребованных авторов. У нас есть экспериментальный спектакль ужасов «Грязнуля», мы играем его в 8 вечера. Люди ходят в принципе неплохо, но отзывы разные. Дело в том, что Тюмень как была, так и остается купеческим городом. Зрители хотят простые, понятные, академическим способом сыгранные спектакли. Как только театр начинает экспериментировать, многие возмущаются: «Что это? Я открываю книжку, а там все не так». А если делать упор на современных авторах, начнутся проблемы с посещаемостью. Но, повторюсь, такие постановки есть, это тот же «Метод Гренхельма», «С любимыми не расставайтесь», «Анна Франк». Просто мы очень тщательно отбираем подобные пьесы. 

– Почему в драмтеатре практически не бывает приезжих антрепризных спектаклей, в отличие, к примеру, от филармонии?

– Все просто: у нас 765 мест, а в филармонии – 1200. И, естественно, тот, кто везет спектакль, заинтересован в получении большей прибыли. В драмтеатре придется устанавливать стоимость билетов по 15 тысяч рублей, а в филармонии – достаточно 10 тысяч. Зритель охотнее пойдет за меньшие деньги, это понятно.

– Как вы относитесь к подобным спектаклям?

– Антреприза антрепризе рознь. Когда приезжает полноценная труппа, как обычно практикует театр Вахтангова, то нужно идти, потому что поехать в Москву и посмотреть там спектакль за 12 тысяч рублей не у каждого получится. Вот сейчас привезут «Дядю Ваню». Если это полноценный качественный репертуарный спектакль с полным оформлением – надо смотреть. Другое дело, когда в антрепризе собрались несколько актеров, которые часто мелькают в кино или в телевизоре, ждать здесь качества вряд ли стоит. При всем при том они органичны, будут хорошо рассказывать текст, благо, выучили его, пока летели в самолете. Из реквизита – пара табуреток и какая-нибудь ширмочка. Я на такие спектакли не хожу и никому не советую. Зачем платить 5 тысяч рублей за билет, когда за 500 в нашем театре ты получишь гораздо больше? Да, там не будет какой-нибудь мини-звезды, которая вчера сидела в «Доме-2», но это не главное в спектакле, поверьте.

– Что для вас легче: играть на сцене или руководить театром?

– Одинаково. Иногда быть директором легче, чем выходить на сцену, потому что здесь можно передохнуть, похалтурить, уйти в другую комнату, закрыться и посидеть. На сцене ты никуда не денешься, потому что на тебя смотрит зритель. 

– Насколько я знаю, драмтеатр регулярно участвует в российских фестивалях, а в международных?

– Тоже участвуем. Просто это не всегда подразумевает поездку за границу. Многие фестивали, допустим, «Новосибирский транзит» – международные, то есть туда приезжают театры из-за рубежа. На сцены других стран мы, к сожалению, не ездим, это связано с финансовыми и организационными вопросами. Потому что перевезти труппу даже в 50 человек проблематично, это 2-3 фуры декораций, проживание, суточные и т.д. Меньшим составом выезжать не получается, поскольку 13 артистов обслуживаются 40-ка работниками театра. Самые простые гастроли могут обойтись минимум в миллион рублей. И не факт, что мы там заработаем эти деньги. Мы едем только тогда, когда есть хоть какое-то финансовое обеспечение – Министерство культуры или наше правительство дают грант, либо что-то оплачивает приглашающая сторона. В советское время существовали театральные карусели, когда театры ездили друг к другу по кругу, и все это финансировалось партией и правительством – прекрасно. Мы каждое лето были на гастролях: с конца мая до середины августа. Сейчас дай бог раз в год съездить куда-нибудь на неделю. И это плохо, потому что каждая площадка дает новые эмоции и нового зрителя, артисты всегда возвращаются с гастролей одухотворенными. А когда сидишь на одном месте, тихо превращаешься в болото.

– Но какие-то программы обмена ведь сейчас существуют?

– Есть федеральная программа «Большие гастроли», например, в этом году мы едем в Улан-Удэ, а улан-удинский драматический театр приезжает в Тюмень. Обмен не прямой, мы у них будем в октябре, они у нас – в августе. Когда к нам приезжают коллеги, мы обычно отдаем им большую сцену, а сами работаем на малой, проводим репетиционный период.

– Ведется ли какая-то образовательная деятельность на базе театра?

– У нас есть детская театральная студия, в которой занимается огромное количество ребятишек. Ведет ее Николай Аузин, и вместе с ним еще несколько актеров нашего театра. Они не просто занимаются с детьми, но и готовят программы, спектакли, плюс дети участвуют в наших акциях, которые мы организуем для зрителей. Помимо этого, проводим открытые уроки для школьников: они приходят к нам на спектакли, а после мы встречаемся и вместе обсуждаем увиденное. Также у нас есть спектакли, которые ставятся по произведениям школьной программы, например, «Олеся» Куприна, «Гроза» Островского. Они созданы по академическим канонам, а поскольку дети мало читают классику, у них есть возможность посмотреть ее на сцене. Школы целенаправленно привозят ребят на эти постановки. 

– Любимая роль, которую вы сыграли?

– Мольер. 

– Любимая несыгранная роль?

– Я не сторонник мечтать о том, чего у меня не было. 

– Как часто сами ходите в театр, если не брать во внимание свой?

– В Тюмени редко, в основном когда езжу куда-то… Петербург, Москва, сколько дней там нахожусь, столько и хожу. 

– Последний спектакль, который наиболее впечатлил?

– «Гамлет» Бутусова, театр Ленсовета. 

– Можете назвать 3-5 российских актеров высокой величины?

– Машков, Миронов, Золотовицкий, можно перечислить половину МХАТа. На самом деле, я хожу не на актеров, а именно на спектакль. Я иду в МХАТ, и для меня важны командность, контекст всей постановки. Точно так же как в Питере мой любимый театр – театр Ленсовета, в котором до последнего времени работал режиссер Бутусов (сейчас ушел). Думаю, без него театр погибнет.